романсик
M. З.
…в действительности кормишься не тем. не тем, что говоришь. не тем, что пишешь (когда б тебя еще каким-то боком касался этой темы разворот). но мир тебя не хочет, не берет. по крайней мере, так его ты слышишь, так видится из всех доступных окон, так звуки отражаются от стен.
но ты живешь, как бы уверен в том, что будет день, и будет добрый час, какой-то повод, линия ключицы, обвод колена, прочая деталь, и нужного объема пустота, и ничего тебе не скажет «стоп», и что-то там внутри тебя включится и зазовет ее на поздний чай.
и, кстати, вот о чем когда-нибудь: агрессия — как неизменный ангел мужского-женского в одном котле. как будто бы на маленькой земле другого нет манера быть желанным, а лишь — кусать, давить, царапать, гнуть, перерешать ее за пять минут, обнять, обжать коленями, обпиться, набить морзянкой с примитивным шифром, растаять в лужу, вырасти в гору… покуда не проявится к утру, что выебать, конечно, не влюбиться, другой заход, совсем другие цифры, и почему опять — ее одну?
ведь ты как будто выбирал такую, которой больше ничего не надо, помимо вспышек радужного света в союзной мешанине мокрых тел. ну почему — и этой в ноги дует? ну почему — и эта просит взгляда? и женщина дает тебе ответы, которых ты услышать не хотел. она лежит, размятая, как воск, сияющая золотистой кожей, звезда звездой в текучих волосах. а ты вздыхаешь: блин, одно и то же, и обладаешь ею полчаса, и отпускаешь: детка, я не твой.
и смотришь вслед, полусомкнув ресницы: сейчас она осмыслит, просечет свою неизменившуюся участь, и общий вид, мотив, расклад-сюжет, и что там нужно просекать еще: приятный эпизод, забавный случай, никто не обещал тебе жениться, ну, в самом деле, взрослая уже. сейчас она поднимется, сутулясь, дойдет до ванной и вернется, тенью, оденется в разбросанные вещи и унесет под клетчатым плащом саму себя и что-то там еще: ошибки и надежды прежних женщин, твое-ее спасенье-неспасенье — поднимет, отряхнет и унесет.
закроет дверь.
и это как бы все.