В маниакальной фазе Петрович любил жену.
И в принципе всякую женщину, он их не различал.
Видел богиню и шел служить ей, вытянувшись в струну,
Шел, бледнел и потел, преисполненный, вмиг дичал,
Усы его были встопорщены, веки его красны,
Руки теплы и сильны, мысли — стремительны.
— Петрович, — кричали дети, — нет у тебя жены! —
И прятались сразу, пока Петрович не вышел к ним с топором.
В философской фазе Петрович курил в окно над двором.
Он плыл над двором и двор этот снисходительно изучал,
Окно его было рубкой, и так был далек причал.
Внизу суетились люди с наивным своим добром.
Петрович им удивлялся, ишь, малыши, снуют,
Тащат соломинки, строят быт, подводят уют,
Личинок своих тащат туда и сюда…
Петрович курил, пока не вскипала в кастрюльке вода,
Потом варил себе пищу, простую, чтоб подкрепиться.
В энергичной фазе Петрович любил трудиться.
Брал отвёртку, стамеску, правило, перфоратор, отвес, долото,
Что-нибудь, в общем, брал, чтобы то, что сейчас не то,
Стало то, и сказал бы Петрович: «Вот теперь хорошо!»,
Увидел, что хорошо, и стало б ему хорошо.
Такая простая штука, и жалко, что с ним никто
Не разделит этот момент, не зачтет ему страсть и пыл.
В депрессивной фазе Петрович пил.
В дружелюбной фазе Петрович был как маньяк,
Только вместо женщин встречались ему друзья.
Он их любил. Возможно, что всех подряд.
И били в нем смех и веселье фонтаном, искра и накал…
В покаянной фазе Петрович искал
Знаки того, что вчера приезжал наряд,
Грязные банки и рыбьи хвосты выметал,
Перебирал по карманам мятые трёшки.
Вроде бы к матери не было неотложки,
То есть всё было, а ему — ничего,
Морду не били, и не было ничего,
Ментов не звали, и не было ничего,
Какая радость, Боже, и веровал он в Него,
Какая простая радость! Петрович вставал к окну,
Закуривал, дым выпускал. Вспоминал про жену.