наберешь с запасом и не расплатишься,
и, конечно, в самом уже конце,
мандражируя, надеваешь платьице,
кофр за спину, туфли — идешь в концерт,
там сидишь одна, никуда не спрятаться,
подставляя жарким лучам лицо.
вынимаешь сумочку, достаешь тряпочку,
разворачиваешь кошелку, вот это все.
вот, на табуреточке ты — что голая, —
каждый сможет видеть тебя такой, —
со своим не то чтобы громким голосом,
с непослушной правой своей рукой,
со своим небольшим поэтическим поводом,
вся как есть, проявлена и проста.
и ладонь уходит все глубже под воду,
за которой ветер и пустота,
и касается будто имён неназванных,
лиц размытых оглаживает черты —
это те, кто с тобой протяженно связаны,
нет, точней, это те, кто по сумме — ты,
будто прадед, расстрелянный в ту гражданскую,
подставляет опорой живую кровь,
он не смог, не дожил бы, не дождался бы,
но бубнит, и бормочет, и дышит — род,
вот и ты ложишься в его историю,
о тебе расскажут: любила петь.
и софиты тебе салютуют шторками,
выделяя в последней уже толпе.