самолетик
нет, никто не лишал тебя голоса — кто бы мог на земле.
это ты лежишь на спине, в высокой густой траве,
и смотришь на реактивный предсказуемо белый след
предсказуемого самолетика в предсказуемой синеве.
здесь, на донце травы, — штиль, выше травы — парит.
очень тихо, все неотложные собеседники разошлись,
это возраст. и не о чем, незачем выкрикивать изнутри
альтернативную жизнь.
все ее вместилище — сны, в которых совсем не то,
ты и сам там не слишком тот, а неведомый конь в пальто,
просыпаешься, очумелый, воздух хватая ртом,
говоришь себе: блин, научись уживаться с собой, с другими — потом.
а остальное — тот самый воздух, и все куда-то течет,
и никто не стоит за плечом, не твердит, мол, пиши еще,
разве что дочка спросит, когда чуток подрастет,
если вообще прочтет.
все равно не знаешь, что дальше. самолет попадет в грозу,
солнце зайдет за тучу, под спиной остынет трава,
ты решишься продать козу или снова купишь козу,
наберешь под козу кредитов и грянешься под трамвай,
пусть радист, что внутри, отдыхает от голосов.
он-то знает: любое затишье не дольше, чем полчаса,
лишь немногим дольше, чем в небе держится полоса.
и намного короче, чем помнится странный сон.