Этот пригород ольховый,
Это раннее тепло,
Этой грусти бестолковой
Одинокое крыло,
Это ветхое пространство,
Сквозняки из всяких пор,
Это скудное убранство
Третьесортного сельпо,
Тополиное засилье
От крыльца и до крыльца,
И цикорий синий-синий
У трамвайного кольца.
Этот охристый, немаркий
Штукатурочный колер
В пестрых пятнах от замазки.
Резкий, пришлый визг колес,
Запах хлеба с ванилином,
Что плывет из темноты…
Голод дерзкий и былинный
Жадной, юной нищеты,
Этот ситцевый цветочек,
Эта рваная строка,
Изобилье многоточий
От нехватки языка,
Целованья по подъездам,
Врозь – как лютые враги,
Если — двери скрип железный
Или близкие шаги.
А потом – поди упомни –
Соучастники любви,
Вереница съемных комнат,
Одинаковых на вид,
Тот же коврик, тот же чайник,
Стекла пыльною слюдой,
Ключ с неровной бороздой.
Тот же грай весенних чаек
По-над вскрывшейся водой.
Всякий город неслучаен —
От рождения и до —
Словно первое гнездо.
А потом стучит по крыше –
Вроде дождь, а вроде знак.
Что-то сдвинется неслышно,
Шишел-мышел, третий вышел,
А войти уже никак.
Что ж, прощай, счастливый случай,
Начинай другой отсчет,
Покидая эту участь,
Обернись через плечо.
Встанут облачные кучи,
Озаренные лучом.
В них блеснет один осколок
Смальты сине-золотой,
Дремлет пригород ольховый
Над задумчивой водой,
Этот пригород, не город,
Что изжит давным-давно,
Это место без глагола
Опускается на дно.
Трехгрошовой атлантидой
Под асфальтовый накат —
Все, что ты любил и видел,
Все, что ты хранил, да выдал —
Сто самих себя назад.